Читать интересную книгу Сумерки «красных дней». Декабрь 1905 года в Иркутске - Максим Куделя

Глазковское предместье на плане Иркутска 1908 г.

В течении следующего часа погром распространился на Кругобайкальскую32 и Александровскую33 улицы, сохраняя свой преимущественно деструктивный характер:

«На Кругобайкальской улице, по обеим ее сторонам, стоял народ; погром происходил всех лавок, которые находились против водокачки недалеко от церкви. Видно было, как одна сторона улицы внимательно следила за другой, где всё время неслись дикие вопли толпы, какие-то предметы летели на воздух и слышались выстрелы»34.

«На месте погрома мне представилась дикая картина истребления самых разнообразных товаров. Одни, забравшись в лавку, выбрасывали оттуда товары, другие тут же их уничтожали. Различные материи, новые резиновые калоши – все рвалось и резалось ножами в клочья. Все хрупкое вдребезги разбивалось»35.

По мере эскалации беспорядков число их участников увеличивалось за счет присоединения демобилизованных солдат, находившихся в районе станции, и местных обывателей вполне определенного образа жизни:

«К рабочим присоединились несколько подозрительных личностей, как напр. пьяный, с подбитыми глазами, оборванец и два-три мелких торговца»36.

Усиливалось ожесточение, подогреваемое спиртным из «разбиваемых» лавок.

«Вот из лавочки выскакивает кавказец и что есть силы пускается бежать по улице. Удары палками сваливают его с ног, а выстрелы уже в лежачего, беспомощного человека приканчивают его. … толпа продолжает бесчинствовать. Вновь раздаются выстрелы, после которых воздух оглашается страшным нечеловеческим криком женщины. … Бегу вперед и вижу валяющуюся по земле уже немолодую женщину черкешенку. Она безутешно рыдает. Тут же лежит окровавленный труп седого кавказца, как оказалось – ее мужа»37.

«…оттуда выбежал какой-то „черкес“, раздались выстрелы и прежде, чем он успел перебежать улицу, „черкес“ упал, на него бросились какие-то люди, которые его добили. Видны были еще два лежавшие на улице трупа, валялись вещи из разгромленных лавок»38.

Разгром винной лавки. Иллюстрация из журнала Life 1905 г.

Избиение начинало переходить в откровенный грабеж и дикие эксцессы.

«…подбежал товарищ и сказал, что у убитого кавказца какой-то солдат отрезает пальцы с золотыми кольцами. „На войне, – говорит, – мы всегда так делали“ … Я собственными глазами видел обрубки пальцев на правой руке какого-то кавказца»39.

Отмечались факты нападений и на «посторонних» граждан:

«Тут же голосит женщина, у которой какой-то рабочий намеревался отнять багаж»40.

В то же время с исчезновением эффекта внезапности и смещением событий к вокзалу, в районе которого концентрация «кавказских» заведений, видимо, была наибольшей, начинается сопротивление и с обеих сторон в ход пошло огнестрельное оружие. Хотя многие владельцы торговых заведений просто спешно закрывали их и разбегались41.

К 11 часам утра погромная волна достигла района вокзала. Толпа численностью около 300 человек начала разбивать гостиницу «Лондон» и находящийся рядом магазин.

«При этом из домов, занимаемых черкесами, велась беспрерывная стрельба из ружей и револьверов, на что толпа отвечала также выстрелами. На площади лежали убитые и раненые»42.

Попытки противодействия погрому, как уже упоминалось, начались практически сразу. В толпе было какое-то количество и «сознательных» граждан. Однако уговоры, что вполне типично для подобных ситуаций, не давали никакого эффекта, лишь подвергая опасности самих противников погрома.

«…я уговаривал публику расходиться, кричал рабочим, чтоб они отправлялись на работу, что им нечего здесь делать. Но все было напрасно. Мои уговоры не действовали. Напротив, со всех сторон я слышал в ответ: – А ты кто такой, что заступаешься? Или самому пулю в лоб хочется?»43.

Действовать более активно им не позволяла явная малочисленность. Кроме того, те из них, которые состояли членами «городских»44 дружин самообороны, вероятно, были дезориентированы происходящим: в октябре-ноябре самооборона была нацелена прежде всего на защиту стачечников и охрану митингов от нападений «черной сотни», в меньшей степени – на предотвращение ночных грабежей и разбоев. Здесь же все перевернулось с ног на голову – среди бела дня громили те, кого предполагалось защищать.

Единственным действенным средством прекращения беспорядков могло стать только вмешательство властей, ближайшим представителем которых был комендант станции. К нему и обратились уже в самом начале погрома. Однако все, что предпринял не так давно назначенный исполняющим обязанности коменданта штабс-ротмистр Степанов45 – вывел 40 находившихся в его распоряжении солдат и оцепил вокзал. Впоследствии это решение служило поводом для обвинений в попустительстве и чуть ли не поддержке погрома, однако с точки зрения буквы закона ничего иного от него ждать и не приходилось. Охрана станции являлась для коменданта не просто главной, но единственной задачей. И убийство, и вызванные им беспорядки происходили за полосой отчуждения железной дороги, действовать за пределами которой, тем более с применением или угрозой применения оружия, Степанов мог только с санкции местных властей46.

Главной проблемой было то, что в предместье не было войск (во всяком случае таких, на которые можно было положиться, учитывая только что подавленную солдатскую забастовку и срочную демобилизацию запасных). Сообщение с центральной частью города сильно осложнялось тем, что понтонный мост, связывавший ее с «железнодорожным» левобережьем, был снят еще днем 10 декабря ввиду начинающегося ледостава47. Паромная (плашкоутная) переправа налажена не была48, а пароходная и, тем более, лодочная были небыстрыми и небезопасными:

«В дни ледостава разлившаяся кипящая Ангара представляет жуткое зрелище. Над водой все время стоит густой туман. Под прикрытием тумана по черной воде проносятся большие льдины. В их неожиданном появлении и заключается опасность переправы»49.

С началом погрома околоточный (с Хахутовым?) отправился за Ангару, а Степанов послал за поддержкой к коменданту сборного пункта иркутской внутренней эвакуационной комиссии Кривцову. Сборно-эвакуационный пункт представлял собой бараки на так называемой «Переселенческой ветке» или «Переселенческой платформе», где-то в районе современной улицы Тургенева50. Войск не было и там, так как события пришлись на «окно» между эвакуационными эшелонами. Была только охрана пункта, которую Кривцов и отправил на станцию под командованием прапорщика запаса.

Можно предположить, что находившиеся на станции 40 человек и прибывшие со сборного пункта еще 30 были железнодорожной охраной51. Как бы еще и не того самого батальона, в котором служил Кузьменко. Это могло бы объяснить и нежелание Степанова отпускать их из-под своего непосредственного контроля и довольно пассивное поведение этих охранников. Подошедшие со сборного пункта военные были направлены Степановым «пройтись по предместью» с предписанием не открывать стрельбы и не производить арестов52. Проку от этой демонстрации было немного, и в конце концов дружинники попросили их продвинуться по Александровской в сторону циклодрома (нынешний парк им. Парижской Коммуны) с целью отсечь дальнейшее распространение погрома53.

В это же время (11:30) к вокзалу прибыли пристав 1 полицейской части, в «зону ответственности» которого входило Глазковское предместье – титулярный советник Николай Ареньевич Иванов54 – с пятью городовыми. По его оценке, толпа уже достигла численности в 2,5 тысячи человек. Вполне вероятно, что это было преувеличением, но реально оценив свои силы, он занял выжидательную позицию, по-видимому отправив в город очередную просьбу о подкреплении55.

Дальнейшие события концентрировались уже непосредственно у вокзала и их центром стал комплекс строений, располагавшихся на углу улицы Кругобайкальской и привокзальной площади (сейчас угол ул. Терешковой и Челнокова). Здания принадлежали иркутскому мещанину, грузину Николаю Соломоновичу Онанашвили. В угловом доме по-видимому размещался магазин, в следующем двухэтажном здании с июля 1904 года находился аптечный склад «Красного Креста» и его службы56, в соседнем, существующем и сегодня, каменном двухэтажном – гостиница «Южный Кавказ», в чьем подвале размещалась часть склада «Красного Креста», и во дворе этих двух строений – ресторан.